ПРАВДИНСК — 1980
Рев самолетных турбин разрывал воздух, от него невозможно было укрыться, этот рев проникал всюду, и за закрытыми окнами досов Правдинского городка под этот рев спокойно засыпали привыкшие дети. В воздухе пахло авиационным керосином, и этот запах тоже был всюду, керосином пахла даже вода текущая с перерывами из кранов, и к ней тоже привыкли.
Молодой командир авиационного полка, Петр Разуваев, на земле чувствовал себя неуютно. На земле начинали давить гарнизонные бытовые проблемы — разваливающаяся угольная котельная, военторговский магазин с пустыми прилавками, очередь бесквартирных офицеров, ОБАТО с его вечными ЧП... Все это затягивало в такую рутину, из которой можно было вырваться только туда, за облака, в синее небо, где Разуваев попадал в свою стихию. И командир полка поднимал и поднимал полк в воздух, годовой план налета был запредельный, и прибывающие цистерны с керосином не успевали раскачиваться. Полк летал четыре летных смены в неделю, и только налетевшие черные грозовые тучи, прижимали самолеты к земле. Разуваев строил полк, материл инженеров за плохо зачехленные перед дождем самолеты, и начинал исполнять земные обязанности начальника гарнизона. Тучи рассеивались, и из динамиков «Громкой» по квартирам снова разносился распорядок двух летных смен. Техники кряхтели, материли нелегальные дополнительные пять дней к отпуску, которые не покрывали всех отпаханных ими на аэродроме сверхурочных часов, и снова собирались у технической столовой, от которой их увозили на стоянки здоровенные тягачи-Кразы. Самолеты вытягивались на ЦЗТ, ревели турбины, после разлета технари набивались в «Комнату технического состава», где стояли длинные столы и лавки из солдатской столовой, и висела табличка «Не курить». Эту табличку было не видно от табачного дыма, некурящие убегали на воздух, а в комнате били в стол костяшками домино, одним ухом слушая «Громкую» с номерами садившихся самолетов. «Рыбу» забивали на четвертом ходу, и бежали к подруливающим самолетам. Летчики вылезали из кабин, расписывались в ЖПС, что замечаний нет, и счастливей этих слов для технарей не было. Потому что с неисправным самолетом у технарей начинались проблемы. Неисправные самолеты оттаскивали на стоянки, над ними «мозговали» до глубокой ночи, и неизвестно кем установленное правило, - неисправный самолет на ночь не остается, выполнялось неукоснительно.
После ночных полетов, на стоянках, в нишах выпивали по 100г, закусывали «рукавом» и короткими лесными тропками шли домой, унося фляжки и канистры с массандрой и спиртом. Спирта в самолетах было много, его было много в гаражах, сараях, погребах, квартирах... и в выходные гарнизон пил. Гарнизонную дисциплину в выходные дни окончательно разложили прибывшие из авиационных институтов офицеры-двухгодичники. Они просто дурели от такого спиртового изобилия, и в личном зачете за столами одержали полную победу над офицерами кадра. В среде двухгодичников были легендарные личности. Валера Белоконь, с золотой медалью закончил школу, по окончании Харьковского авиационного института прибыл в Правдинск. Валера не рвался в начальники, он тянул лямку техника самолета, находя в этом полное удовлетворение от жизни. О жизни Валеры в офицерских общежитиях ходили легенды, например, как он подрабатывал во время учебы в институте ночью в Харьковском крематории, разрезая подвешенным перед кремацией трупам сухожилия, чтобы они не дергались в огне.
В общежитиях, растянувшихся по первым этажам доса №64 по вечерам «стоял дым коромыслом», и танцы в Доме офицеров по просьбе «трудящихся» продлевались чутким начальником майором Аксютко до часу ночи. Ни одна из приехавших в городок из Правдинска, Балахны, Заволжья девчонок на улице без ночлега не оставалась, офицерские общежития были резиновые, мест там хватало всем, и ночь свято хранила тайны. В дефиците было пиво. В гарнизонный военторг его не завозили, а из Истоминского «Голубого» после привоза разносили ящиками за два часа, а коричневую водку «Старку» по шесть рублей не брали. К понедельнику гарнизон проветривался и начинал боевую работу, в которой не было никому поблажек. За безопасность полетов техники «обдирали руки», и чувство общей ответственности за самолет пробивало каждый сопричастный этому делу мозг той авиационной дисциплиной и порядком, который нарушить было невозможно. Еще один легендарный двухгодичник правдинского полка, Сан Саныч Мартьянов, мог копаться в самолете двадцать четыре часа в сутки. Сначала, Сан Саныч, копался в самолете один, потом с ним стала копаться ТЭЧ звена, потом 1аэ, потом ТЭЧ полка, потом ИАС полка, потом ИАС корпуса...
Изредка, в предварительную подготовку, офицеров собирали в клубе, где читали лекцию по марксистско-ленинской подготовке, перепечатанную пропагандистом майором Бабич в политотделе из журнала «Коммунист вооруженных сил». К итоговой проверке требовали конспекты этих лекций. Всем женатым конспекты переписывали дома жены, и к удивлению проверяющих, технари предъявляли на занятиях такие образцовые конспекты с полями, написанные аккуратным женским почерком, что оценку отлично за такое усердие было не поставить просто грех.
Зимой гарнизон замерзал, кочегары из котельной разбегались, и черные, замученные бригады солдат толкали к котлам по рельсам тяжелые телеги с углем.
В тридцатипятиградусный мороз в городок приезжал начальник политотдела корпуса генерал-майор Хомутов, гарнизон собирали в солдатском клубе, и Хомутов среди нахмуренных глаз начинал свою речь словами, -Тревожно, товарищи! Тревожно! Генеральный секретарь лично занимается вопросами обороноспособности страны... В конце анализа сложной международной обстановки, он переходил к гарнизонным проблемам, к температуре в квартирах, и что надо держаться и согревать ночью жен. Толку от его выступлений было никакого, но сам факт, что корпусное начальство помнит о замерзающем городке успокаивал и вселял надежду на улучшение. Все ждали газ, который был уже нарисован на районных планах и ругали ОБАТО, начиная название с буквы Е.
А воинская часть, которую все называли с буквы Е, под непрерывный гул самолетных турбин корчилась и содрогалась от напряжения. Измученные бессонными ночами в караулах солдаты валились с ног, а черные, промаслянные зимние куртки водителей отливались блестящим красновато-фиолетовым бензиновым светом, и казалось, что если к ним поднести спичку, они вспыхнут яркими огненными факелами.
ОБАТО не был главным в гарнизоне, это была тыловая часть, но удивительно было то, что ВСЕ! в гарнизоне, кроме самолетов, принадлежало ОБАТО.
ОБАТО охранял, кормил, поил, одевал, возил и снабжал гарнизон…
Продолжение следует
