Как это было на самом деле. Из истории,но настоящей!

( Collapse )
Ошибочно будет думать, что Пуртовы были идейными борцами с Советами, мстящими за поруганную свободу. В 1919 г. Осипа, Михаила и Григория Пуртовых мобилизовали в колчаковскую армию, однако они тут же сдались красным и были отпущены домой. В 1921 г. григория призвали в Красную Армию, однако он и оттуда дизертировал через три дня. Вскоре в Сибири полыхнуло крестьянское восстание и Пуртовы, сколотившие банду, прославились кровавыми расправами над сторонниками советской власти. 10 марта 1921 г., застигнутые в своем логове в лесу, бандиты сдались без боя отряду из семи большевиков Еланской партячейки.

Голос разума мне подсказывает, что надо было бандитов шлепнуть на месте, а в рапорте написать, что, дескать, оказали отчаянное сопротивление и были ликвидированы. Но еланские большевики оказались гуманистами и решили все делать по закону: сначала суд, а потом – расстрел. Суд же оказался к банде убийц и грабителей фантастически снисходителен: приняв во внимание бедняцкое происхождение и крокодильи слезы раскаявшихся бандитов, им дали всего 10 лет лагерей.

Но и в лагерях они не задержались. Через два года они были освобождены как исправившиеся и по причине будто бы болезни отца. Вернувшись домой, братья тут же вернулись к своему разбойничьему промыслу. Задерживались, но бежали из-под стражи. С началом коллективизации в Сибирь начали ссылать раскулаченных из европейской части страны, и этот контингент охотно вливался в банду Пуртовых.

Что примечательно, до начал 30-х годов семьи бандитов не подвергались гонениям и только в 1931 г. по решению Свердловского областного суда отец Пуртовых с младшими сыновьями Петром и Павлом и их жены были выселены за пределы родной деревни. Младший сын Пуртова Петр получил пять лет колонии за укрывательство страших братьев, однако через полгода сбежал и вернулся в родные места, где жил по фальшивым документам. Павел тоже сбежал из ссылки и примкнул с банде.

Ликвидирована банда Пуртовых, на счету которой было не менее 20 трупов, лишь в 1933 г. Последней каплей, переполнившей чашу терпения органов, стало то самое зверское убийство Павлика и Феди Морозовых, получившее широкий резонанс. Пуртовы не имели к этому прямого отношения, однако сам факт существования в районе банды, пользовавшуюся славой неуловимой, выглядел вызывающим. В район была направлена опергруппа ОГПУ под началом опытного чекиста Крылова, которая поставленную задачу выполнила.

Так вот, столь длительная эпопея банды Пуртовых стала возможной благодаря, как бы сейчас сказали, коррупции, поскольку бандиты наладили тесные связи с главами местных сельсоветов, том числе и Трофимом Морозовым. Как говорится, деньги не пахнут, поэтому торговлю справками о бедняцком положении председатель поставил на широкую ногу – покупали их и раскулаченные односельчане и сосланные спецпереселенцы (наличие справки позволяло им покинуть место ссылки).

Выданные Трофимом Морозовым справки чекисты изымали у пленных бандитов, находили в бандитских схронах. Вот и взяли «коррумпированного» председателя под белы рученьки, никакого доноса Павлика для этого не потребовалось. Запираться Трофиму Сергеевичу смысла не было.

Вы спросите — а при чем тут вообще Павлик Морозов? Дело в том, что его отец был неграмотный, и все справки, которыми он торговал, аккуратным детским почерком выводил сын Павлик. То есть выходит, что отец «сдал» своего сына, а не наооборот. Павлик лишь подтвердил райуполномоченному ОГПУ признание своего отца.

Не было и никакого суда, на котором, согласно легенде, юный пионер произнес обличичтельную речь. Как пишет тюменский краевед и писатель Александр Петрушин, раскопавшим эту историю, «судьбу Трофима Морозова решило заседание «тройки» при Полномочном представительстве ОГПУ по Уралу от 20 февраля 1932 года. Указано: «Занимался фабрикацией подложных документов, которыми снабжал членов к/р повстанческой группы и лиц, скрывающихся от репрессирования Советской власти». Постановление «тройки»: «Заключить в исправительный трудлагерь сроком на десять лет».

К сведению школоты: исправительный трудовой лагерь – это не тюрьма и не колымская зона. Осужденного всего лишь отправляли на работу на какую-нибудь из множества строек социализма, где он жил и работал без охраны. Вся разница с обычным рабочим была в том, что уволиться до окончания срока ЗК ИТЛ не мог, и часть заработка у него изымалась в пользу государства. Вот такие «зверства» творила Советская власть!

Трофиму Сергеевичу Морозову повезло – он попал на строительство Беломорканала, где проявил себя с лучшей стороны, и не только был освобожден через три года, но даже был награжден орденом. После освобождения он жил и работал в Тюмени.

Так за что же зарезали Павлика Морозова и его четырехлетнего братика? Дело в том, что отец Павла бросил семью (жену с четырьмя детьми) и стал сожительствовать с женщиной, жившей по соседству — Антониной Амосовой. А потом вообще задумал развестись со старой женой и жениться на двадцатилетней девке. По тогдашнему закону в этом случае вся земля и прочее имущество отходили к отцу в новую семью. И старая жена вместе с детьми становилась бомжами.

Жена, естественно, потребовала раздела имущества до развода. И — опять же по тогдашнему законодательству — на трех детей мужского пола (Павлика с мелким братиком и братом Алексеем) должны были отрезать заметный кусок земельного надела от участка папаши, который хоть и был председателем сельсовета — но столь явно переть против закона не мог, а когда его арестовали — родственники отца поняли, что раздел вот-вот произойдет.

Вот тогда-то и созрел план грохнуть детишек — после чего разведенка осталась бы без земли. Всех троих сразу грохнуть не удалось — но понятно, что и Алексея тоже бы достали. По воспоминаниям учительницы Павла, отец его регулярно бил и избивал жену и детей как до, так и после ухода из семьи. Дед Павлика сноху также ненавидел за то, что та не захотела жить с ним одним хозяйством, а настояла на разделе. Со слов Алексея (брата Павла), отец «любил одного себя да водку», жену и сыновей своих не жалел.

Подозрения сразу пали на семью отца убитых. Да, собственно, они особо и не скрывались. По показаниям Татьяны Байдаковой, «когда моих зарезанных детей привезли из леса, бабка Аксинья встретила меня на улице и с усмешкой сказала: «Татьяна, мы тебе наделали мяса, а ты теперь его ешь!». Инициатором убийства выступил дядя Павлика и Феди Арсений Кулуканов, а непосредственными исполнителями убийства стали 76-летний дед Сергей и 19-летний Данила – двоюродный брат Павлика и Феди. Бабка Аксинья помогала скрыть улики.

Наконец. Лошадь не может голодать! Современный темпоральный ваххабит еще согласится, что машина с пустым бензобаком никуда не поедет, но насчет лошади будет спорить до усеру. Тогда как голодная лошадь резко перестает "работать" в нужном режиме. Голодающая более суток, максимум двух лошадь тупо ложится. И все. Лошадь - монгольская, ангольская, хуегольская - не важно какая, вырабатывает каждый день до 20-30 литров желудочного сока (не считая еще 15-20 литров слюны). Лошадь не может не есть, потому что как травоядное животное оно рассчитано на постоянное прибывание кормовых масс. В день лошадь потребляет 10-20 килограммов сена, несколько килограммов овса и т.п. (отруби и так далее). Монголы не кормили освом лошадей, значит, низкокалорийного сена должно было уходить чуть больше. Это азы биологии, это азы особенностей пищеварения этих животных, и это все та же термодинамика.

Поэтому ЛЮБАЯ КОННАЯ АРМИЯ на нашей планете критически зависит от кормов для лошадей и их наличия. Критически. Нет их или их не хватает - ппц котенку. Это как топливо для механизированных колонн. Нет топлива - колонна встает. У лошадей все хуже - они дохнут при бескормице моментально. Увы, биология. Лошадь - это даже не трактор или грузовик. Нет топлива - нет лошади. Тупо.

Но что нам говорят историки? Что в декабре (еще раз - в декабре!) 1237 года армия Бату то ли из 100, то ли из 130, то ли из 40 тысяч человек с тремя лошадьми на солдата, вторглась в... Северо-Восточную Русь. Это современные территории Нижегородской, Рязанской, Московской, Владимирской, Тверской, Смоленской, Костромской и т.п. областей. Туда, где зимой всегда есть устойчивый снежный покров, а часто почва еще и прихвачена морозами. И хан Бату воевал этой колоссальной армией среди снегов и лесов до апреля 1238 года и преспокойно ушел обратно на юг. Этот бред в России слабоумные кретины рассказывают друг другу уже полтора века! И радуются: мол, как славно нас отпиздячили фентезийные монголы, а? На этой белиберде воспитаны уже несколько поколений русских, которые за 150 лет докатились до развала всего и вся (причем по паре раз).

Как уже говорил, о монгольском нашествии стало известно впервые в начале XIX века. В 1839-1840 годах поклонник этой терории В.А. Перовский (оренбургский губернатор и генерал) додумался зимой пойти в поход на Хиву. И дело не в том, что поход был плохо подготовлен (его как раз неплохо готовили), или не было достигнуто впечатляющих побед (хотя на хивинцев впечатление все равно произвели). Просто из-за холодов и нехватки кормов у Перовского сдохло более половины лошадей и почти треть верблюдов. Другой пример. Калмыки - они же ойраты, они же западные монголы, они же самые настоящие монголы. В январе 1771 года жившие на левом берегу Волги монголы числом от 50 до 100 тысяч человек (цифры, скорее всего, неточные, реально там было меньше существенно) ломанулись по зимней казахской степи в Джунгарию. За несколько месяцев похода по грустной поверхности реальности, подвергаясь набегам казахов (ойраты до этого 150 лет пиздили казахов как собак, и тут те закономерно отыгрались на них), монголы - дети степей и обладатели удивительных лошадей - потеряли две трети скота и до трети "личного состава". В 1645 году в зимний поход (!) по Муравскому шляху вторглась армия крымского хана Казы-Гирея. Из-за погоды (морозы) и нехватки кормов татары потеряли до половины лошадей и до трети своих войнов. География набега - территории современных Курской, Белгородской, Воронежской областей. Поэтому татары старались зимой в походы не ходить. Это и понятно, почему.

Перечислять можно до бесконечности, но упрямый факт остается фактом. Не можете решить вопрос снабжения своей армии - не можете воевать. Военные действия - это на 70, 80 и даже 90% простая логистика и пути снабжения. Нет логистики - нет армий. Нет снабжения - нет войска. Хотите вы или нет, но лошадь потребляет каждый день определенное количество килограммов еды. Каждый день человек потребляет порядка 1 килограмма еды. Плюс-минус. Можно варьировать, давать высокоэнергетичные "консервы" и т.п., но критичным это не является. Логистики закладываются на усредненный объем и с "горкой" (как это было заложено во французской "магазинной системе"). Человек может еще поголодать, хотя это скверно сказывается на здоровье, работоспособности и т.п. А вот лошадь, увы, не может.

Естественно, слабоумов не убедить, они будут продолжать нести ахинею про лошадок, самовыкапывающих сенцо из-под сугробов, верить в телепортации, марширующие многотысячные армии и т.п. фентези. Это нормально. Но вот взять нынешнюю РФ. Примерно год назад РФ приняла решение влезть в войну в Сирии, отправив туда "ограниченный контингент". И быстро выяснилось, что его не на чем снабжать. Просто не на чем - нет транспортных судов! А почему нет? Потому что флот и армия РФ не строили их. Потому что целей и задач таковых не было. По сути, армия РФ предназначена для действий на своей территории или в лучшем случае смежной сухопутно.

В итоге крупное, 145-миллионное государство с ядерным оружием и непилотируемой космонавтикой вынуждено было судорожно запихивать в конвои любые, годящиеся на это посудины (БДК, даже ледокол запулили), покупать ржавые лоханки у "дружеской" (тогда еще) Турции и даже Украины. А ведь РФ не держала никаких крупных сил в Сирии. Ну, 5, от силы 7-8 тысяч человек на пике, вероятно было. Сейчас существенно меньше осталось после марта 2016 года. Полсотни самолетов (сейчас меньше), немного пушек и танков и т.п. консервов (поставки для армии Асада я не учитываю, хотя оно шло Сирийским экспрессом и до 2015 года). Но снабжение даже такой скромной группировки составилу некоторую проблему. Да, ее решили, но именно потому, что проблема была относительно небольшой. А если бы группировка была тысяч в 15-20 рыл? Теперь можете сравнить размеры и размах военной машины США, которая преспокойно годами содержала в удаленном от побережья Афганистане группировку за 100 тысяч солдат.

Так что, господа, логистика, логистика и еще раз логистика. Бейте государственно-исторических наркоманов оружием трезвой реальности.

Рассказ из первых рук от человека, добровольно вызвавшегося на фронт из заключения. Записан его сыном.
***
Рассказ моего отца

Накануне 66-й годовщины Великой Победы считаю нужным сказать, что грязная ложь, которую льют на неё зарубежные фашисты и отечественные власовцы, никогда не уничтожит память нашего народа.
У меня в руках — красноармейская книжка моего отца. При обмене воинских документов он попросил оставить ее на память. Это, конечно, вторая книжка, выданная в 1945 году, но туда перешла запись из первой: «Галунов Иван Кузьмич 1921 года рождения, призван 15 сентября 1942 г. Рыбинским ГВК».
Я записал его рассказ о том, как это было.

14 сентября 1942 года. Дмитрлаг в г. Рыбинске. Заключенные строят водохранилище. Утром, как обычно, — развоз на работы. Зашагали бригады в промзону. Собаки лают, натягивают поводки. Конвой читает свою «молитву»: «шаг вправо, шаг влево — попытка к бегству, конвой стреляет без предупреждения».

Пришли на свой объект. Приступили к работе. Работали не более часа. Но прибежал посыльный — срочно возвращаться в лагерь. Зачем? Мы ведь только что из лагеря? Что за два часа могло там произойти из ряда вон выходящее?
Во время войны даже начальник лагеря не мог остановить работу. Он мог в случае какого-либо ЧП (например, побега) поднять весь лагерь и держать на морозе или под проливным дождем. Но днем работы никогда не прекращались. В войну отменили выходные дни. Работали 7 дней в неделю. Исключение составляли заключенные-евреи. Они не работали по субботам. До войны у них было 2 выходных дня. А в войну только один — суббота. Кричим конвою: «Что случилось? Зачем в лагерь? »
Конвой не знает, сами нервничают, торопят. Собаки не лают, скулят. Это вечером они обычно рвались с поводков, подгоняли нас, потому что привыкли вовремя возвращаться к своей миске. Идём в строю, переговариваемся, конвой не пресекает. Они, видно, сами напуганы.
Что же ожидает в лагере? Только нашу бригаду возвращают, или других тоже? Подходим к лагерю. И видим, как в гору, где на территории бывшего монастыря располагался лагерь, со всех сторон тянутся колонны «зэков». Всех сняли с работы?! Что случилось? Немцы Москву взяли? Умер Сталин?

Пришли в лагерь, построились на лагерном плацу. Такого построения никогда не было. Обычно так называемые «придурки», то есть те, кто не работал на общих работах (кухня и др.), в строй не становились. А сейчас все стоят. Даже евреи встали отдельным строем.
И не было никогда такого, чтобы одновременно перед строем было все лагерное начальство. Начальник лагеря вообще перед нами появлялся редко. Если только не выполнялся план строительства, то выкрикивал перед строем угрозы, типа: «Я вас на Колыму отправлю! Там вас расстреляют». Перед войной на Колыме расстреливали без суда. Мы об этом знали. Правда, тех организаторов расстрелов тоже расстреляли, и об этом мы тоже узнали. Лагерная почта всегда работала лучше государственной…
Дальше смотрим.
Начальник со всей своей свитой отошёл достаточно далеко. Перед строем осталось пять офицеров. Офицеры не лагерные, незнакомые. Своих всех мы знаем в лицо. Знаки отличия другие. Но главное — у них на ремнях пистолетные кобуры, и видно, что не пустые. А лагерные офицеры оружия не носили — по крайней мере, в открытую. Гости разошлись вдоль строя.
И Я услышал слова, которые помню до сих пор. Когда они говорили, выделяли каждое слово.

— Мы — офицеры Рыбинского городского военкомата. Ваши братья на фронте истекают кровью. Они ждут вашей помощи. Кто хочет воевать за Родину? Выйти из строя! Добровольцы! Шаг вперёд!

Стали выходить по одному. Меня как кипятком ошпарило. Четверо моих братьев там, а я, самый младший, — здесь?! И тоже вышел. Сзади кричат: «Куда вы, дураки?! Здесь пайку дают, а там пулю получите! » В то время в лагере было немало таких «зэков», кто не скрывал, что в заключении они спасались от фронта.

Нас построили в отдельную колонну. Открылись центральные ворота лагеря (монастыря). За весь срок я ни разу не видел эти ворота открытыми. В монастыре были другие входы. А тут центральные ворота — широкие, красивые — распахнулись перед нами.
— За ворота, шагом марш!
Никто не сдвинулся с места.
— Что, команду не слышали? Команда была: «Шагом марш!»
Тут все закричали: «Нам в бараки надо! »
— Зачем?
— Вещи забрать.
— Вам ничего не нужно. Все необходимое вам выдадут в Армии. Слушай мою команду! Смирно! Шагом марш!

И зашагали мы вперёд. Куда? Не знаем. Сколько нас было? По моей оценке, 220–230 человек. Больше 250 человек не было. Но и меньше 200 не было. Получается больше половины батальона. А если по-фронтовому, то батальон. На передовой полных батальонов никогда не было.

Один офицер идёт впереди, ведёт строй. Четверо идут вдоль строя, с одной стороны. Пистолеты в кобурах, собак нет. Это же не конвой. Что тогда в наших душах творилось, тебе, сынок, не понять. Что, мы на свободе? Кто разрешил? И офицеры, видимо, были в большом напряжении, не знали, как мы себя поведем. Разбежимся? Их разоружим?
Один офицер достал пачку папирос и закурил. Ты видел когда-нибудь такое, чтобы в строю курили? И я не видел. Ни в лагере, ни в армии.
Конечно, сразу голос из строя: «Гражданин начальник, угостите папироской! »
Отвечает: «Я не гражданин начальник, а товарищ капитан. Вы не в лагере. Привыкайте к армии, как положено обращаться к старшему по званию. Вообще-то курить в строю не положено. Но я первый нарушил. И вам на первый раз прощаю». Скомандовал: «Папиросы в строй! » Все офицеры передали свои пачки в строй. Идем, курим, передаем друг другу. Я не курю. Мне дают, я дальше передаю. Вот это жизнь!!!

Шли часа полтора, километров семь-восемь. Пришли. Железнодорожная ветка. Стоят бараки — такие же, как в лагере. Только нет вышек и колючей проволоки. Бараки недавно построенные, пахнут свежей древесиной. Дымят полевые кухни. Обед. Обедать нам рано, но мы всегда голодные. Хлеба выдали такую же пайку, как в лагере. И хлеб такой же плохой. В войну нигде хорошего хлеба не было. На фронте доводилось обедать с офицерами. И у них хлеб был ненамного лучше. Хороший хлеб можно было только где-то достать — купить. А вот каша!!! На настоящем масле. В лагере масла в каше не бывало. Продукты разворовывались. И лагерное начальство тогда этими продуктами не брезговало. А здесь каша настоящая. И накладывали миску до краев. За добавкой можно было подходить сколько угодно, и каждый раз — миска до краев. Мне до сих пор кажется, что вкуснее этой каши я ничего не ел. Настолько врезалось в память.

Вместе с хлебом выдали пайку махорки. Сразу вопрос:
— Товарищ капитан, пока шли, папиросы курили, а теперь махорку выдаете?
— Папиросы будете курить в Берлине. Курить в строго отведенных местах. Располагайтесь в казармах.

(Ого, это не бараки уже, а казармы!) Зашли. Такие же двухъярусные нары, такие же постели без белья, как в лагере. Но постели чистые и набиты сухой соломой. В лагере всегда набивали гнилой, и постели вшами просто кишели. Какой бы усталый ни пришел с работы, пока не убьешь определенное количество этих тварей — не уснешь. Кто-то упал на постель со словами: «Ребята, посплю ночь на сухой соломе — и умирать не страшно! »

Расположились. Через короткое время команда: «Выходи строиться! ». Построили в шеренги. Перед строем человек, одетый в полувоенную одежду. Но явно не военный. Нет знаков отличия. Без оружия. Пожилой, в очках. Представляется:
«Я — прокурор города Рыбинска. Я уполномочен вам заявить…» Для меня слово «уполномочен» было новым словом. Я прокрутил в голове: значит, он не сам это решил, а ему кто-то дал «мочь».

— Я уполномочен вам заявить: как только вы вышли за пределы лагеря, вы являетесь несудимыми. Судимость с вас снимается, документы о судимости уничтожаются. Вы нигде, никогда не должны говорить о том, что были судимы. Потом он долго говорил, какие мы герои, какие патриоты, и несколько раз предупреждал, чтобы нигде не говорить о своей судимости: «Запомните: вы — не-су-ди-мы!! » В конце своей речи прокурор сказал: «Я вместе с вами буду находиться здесь, в том помещении (показал рукой). Спать не буду. Любой из вас в любое время может придти ко мне и сделать заявление, если против вас или ваших родных совершены незаконные действия. Я гарантирую: прокуратура разберется по каждому факту».

Я, конечно, к нему не ходил. Хоть я и не совершал никакого преступления, но сам себя оговорил, чтобы спасти товарища. Мне жаловаться не на что. А парень, который расположился рядом со мной, ходил. По лагерю я этого парня не знал. Познакомился здесь. Я его не спрашивал ничего. По лагерным законам лишние вопросы задавать не принято. Он сам сказал, что брат у него несправедливо сидит.
— Ну, и что прокурор?
— Я написал заявление, прокурор убрал в папку. Сказал, что если всё так, как я говорю, брата освободят.
Уснуть не могли долго. Что дальше будет? Где воевать? Какое оружие дадут? Из оружия-то вблизи мы видели только винтовки «вохры».

Подъём, завтрак той же кашей. Баня. Ну, какая баня? Барак, земляной пол, на которых котлы, вода кипит. Ребята быстро сообразили, нагрели камни, нагнали пару. Мыло выдали как в лагере, на один сустав пальца. Но воды горячей — сколько хочешь. В лагере давали только одну шайку. Шайка большая, деревянная, ведра на 2–3. Заменить воду было нельзя. Моешься постоянно в одной воде. К концу помывки она холодная. Выйдешь из бани и дрожишь от холода. А здесь — лей, сколько хочешь. И время не ограничивали. Команды на выход никто не давал. Последних сами выгоняли — надоело ждать. Вышли из бани — нашей одежды нет. Лежат тюки военной формы. Форма б/у, но чистая и штопка сделана явно женскими руками. Выбирай, что подходит. В лагере бросят на два размера больше или меньше — ходи, ищи обмен. А здесь никто не торопил: выбирай, примеряй. Нашлись щёголи, никак выбрать не могут — зеркала-то нет. Крутится: посмотрите, как у меня там. Смеемся: «Ты что, на свадьбу собрался? Здесь невест нет, одни женихи».

Далее медицинская комиссия. Осмотр всеми врачами. Вес, рост, объем груди, объем легких и так далее. Годен, годен, годен. Четвертых признали негодными.
— Ребята! Нас не берут!
— Как так? Мы же все вместе!
— Не волнуйтесь, они идут в госпиталь. Они догонят вас на фронте. Если после госпиталя будут признаны негодными, будут работать на оборону. В лагерь никого не возвратят.

Выдали красноармейские книжки. Ты когда, сынок, получил военный билет? В день присяги. А мы — в день призыва, потому что из заключенных надо было быстро сделать солдат, выбить лагерь из наших голов.

Красноармейские книжки заполняли с наших слов. Никаких других бумаг я не видел. Вопрос: гражданская специальность? А какая у меня в деревне специальность? Меня судили несовершеннолетним. Я вспомнил, что в колхозе уважаемым человеком был кладовщик. Я и ответил — кладовщик. Тот, кто записывал, видимо, был такой же «образованный», как я. Кладовщик же — это должность, а не специальность. Но так и записали.

Дальше. Принимают нас в комсомол. Если бы меня спросили: «Хочешь быть комсомольцем?» — я бы, скорее всего, в то время ответил: «Нет! »
Но задавали всем другой вопрос: «Будешь воевать?»
— А зачем я здесь?
— Ты настоящий комсомолец. Поздравляем!
Пожали руку, вручили комсомольский билет. Разве вчера утром, когда шел под конвоем, мог я себе представить такое?