Посвящение 41 роте майора Навроцкого В. Д. 1975-1978 г.г.

Maikl пишет: Крепость

Музея в училище не было... 50-е годы снесли костел,..

Музей в училище был, располагался он в офицерском клубе.
Другое дело, что мы, будучи курсантами, интереса к нему практически не проявляли. К сожалению...

И в 50-е снесли все-таки не костел, а остатки (развалины) костела.
(Хотя и с этими остатками возни было немеряно, по воспоминаниям очевидцев.)

С ключевой мыслью согласен - история именно крепости в училище представлена (отображена) была очень слабо.
(Кроме самой крепости. )

lelik пишет: ... Музей в училище был,...мы, будучи курсантами, интереса к нему практически не проявляли...

Теоретически тоже. Ибо стиль оформления его относился примерно к середине 1950-х годов.

Огромные, обтянутые полотном стенды, на которых булавками были прикреплены чёрно-белые фотографии, а под ними, на тех же булавках, были закреплены машинописно подписанные таблички. Этих стендов было много, и располагались они на всех стенах совершенно однообразно. Сейчас этот бесценный материал я слизал бы языком. А тогда наибольший интерес у меня вызвали разве что снимки, свидетельствующие, что напротив крепости на грунт самостоятельно садились живые Ту-4, которые потом через реку вплавь переплавляли на учебный аэродром. Помню их и сейчас. А больше не запомнилось ничего. Жаль ...

Maikl пишет: ... Самая известная пушка стояла возле западного КПП. Ходило много устных легенд, что эта пушка в какие –то года стреляла по выпуску самопальными курсантскими зарядами, но письменные свидетельства этих салютов общественности не предъявлены....

Предъявляю их сейчас. Выпуск 1969 года, участником которого мне выпало счастье быть, насмотрелся такой пальбы, будучи абитуриентами. И принял, по традиции тех лет, социалистическое обязательство превзойти предшественников.

К тому времени на территории училища позиционировались четыре подходящих орудия. Два из них стояли на каменных лафетах на улице вдоль одной из сторон парка, и были мало интересны для этой цели. Два же других стояли у подъездов казармы первого батальона Александра Ивановича (на слэнге "Сани") Спицына, которая, как мне кажется, потом была по какой то странной прихоти переделана в столовую.

Одно орудие, побольше калибром, и потяжелее, но на неподвижном лафете, годилось только для стрельбы со стационарной позиции. Зато второе, меньшего калибра и более длинноствольное, находилось на лафете с колёсами и было очень перспективным для выкатывания вперёд и поворота на 90 градусов вдоль улицы, в сторону ЦКПП.

В год нашего поступления из него и был сделан выстрел. Но каждое следующее поколение, как водится, стремится превзойти предыдущее. Поэтому перед стажировкой был брошен клич. И каждый из 900 выпускников любыми силами пытался раздобыть в боевом полку сигнальные ракеты, пиропатроны, дымовые шашки, словом, всё, что взрывается и горит, и привезти в училище. Каюсь, и не без участия вашего покорного слуги ...

Вечером после выпуска всё это было заряжено в орудия, и произведен салют. Эффект был потрясающий. К сожалению, описать его во всех красках я не могу, ибо ко мне на выпуск приехали родители, и в эту знаменательную ночь я ночевал в городе. Однако на юбилей Училища приезжают Серёга Кауфман и Володя Герасимов, лицезревшие всё это безобразие воочию, и могут конкретно подтвердить и живописать всю эту феерию.

А Ваш покорный слуга, к большому моему сожалению, на юбилей не приедет, и будет рад, если вышеупомянутый обмен воспоминаниями состоится в реале. А посему примите, и прочее ...

Maks-69 пишет: Зато второе, меньшего калибра и более длинноствольное, находилось на лафете с колёсами и было очень перспективным для выкатывания вперёд и поворота на 90 градусов вдоль улицы, в сторону ЦКПП ...

Семеныч, я так понимаю, речь об энтой пушечке? Которую потом поставили возле школьного сквера в жилой зоне?






Еще вроде были и воспоминания о выпускных стрельбах из мортиры?

Именно об этих орудиях я и написал...

Увольнение

Увольненье начиналось с четверга
Я записывался в список в пятый раз
Но тяжелая сержанта «кочерга»
Разбивала мой порыв без лишних фраз

Оставался я дневальным со штыком
Сердце билось разрываясь от тоски
Заливал в чепке я горе молоком
Набивая в рот «песочного» куски

Город яркими гирляндами манил
Звал призывно городской кинотеатр
Я надежду встречи с городом хранил
Изучая свой казарменный театр

В нем актеры были все как на подбор
Разрывались «куклы» в вате во дворе
Шел на ротной сцене яростный разбор
В ярко красочном курсантском «кабаре»



Крепостной каменный круг замкнулся. Мир сузился до казармы и учебных корпусов. Жизнь разделилась на минуты распорядка дня, охраняемого дежурным по роте. Крики сержантов добавляли в этот распорядок яркий колорит, эти крики повторяющихся по несколько раз одних и тех же команд раздражали и давили мозг, оставляя в нем одну мгновенную реакцию на быстрое выполнение команды.

В первое увольнение я попал не раньше ноября. Армейская, уставная бюрократическая машина работала без скрипа. Списки увольняемых составлялись и подписывались командиром отделения, далее их рассматривал и подписывал зам. комвзвода, далее их рассматривал и подписывал командир взвода, далее их утверждал командир роты, чья подпись стояла на увольнительной записке. На каждом этапе рассмотрения из списка слететь было легко. Не подошедшее для увольнения курсантское лицо просто вычеркивалось из списка без права замены на другое лицо. И из восьми записавшихся на подписи у командира роты могли остаться трое. Подпольно ходили бланки увольнительных без печати. Шли серьезные эксперименты по переводу училищной гербовой печати на чистые бланки увольнительных с помощью очищенного крутого яйца так и не увенчавшиеся успехом.

До субботы надо было еще не подцепить наряд вне очереди, сразу заменявший увольнение тумбочкой дневального. Но вот суббота наступила.
В шестнадцать ноль ноль старшина выстраивал увольняемых перед казармой и представлял командиру роты поредевшие ряды. Осмотр внешнего вида был строгий, выбить из строя могла прическа и даже неуставные носки. Увольняемые отвечали на вопросы Устава Внутренней Службы ВС СССР, где была большие статьи, поясняющие общие обязанности военнослужащих и обязанности солдата. Оставшиеся в строю, после инструктажа строевым шагом подходили к майору В.Навроцкому и получали увольнительную записку. Далее увольняемые шли походным строем к 28-ому учебному корпусу для инструктажа, формального, у дежурного по факультету. И вот, ворота центрального КПП. В кармане три рубля и я в трамвае.

После крепости и казармы город представал фантастическим миром, спокойным и красивым. Сияла огнями гостиница «Латвия» на площади, а яркие вывески на иностранном языке добавляли к этой картинке ощущение заграницы. Магазины были полны полезными и нужными вещами, на которые не было денег, но их созерцание было интересной экскурсией. Не жалел я денег только на значки, обходя вся ларьки и магазины, где они продавались. Праздничный ужин на рубль в подвальчике на улице, ведущей к вокзалу и вечерний сеанс в кинотеатре «Октобрис». Из кинофильмов запомнился один – «Осень» с элементами советской эротики.

yandex.ru/video/search?filmId=1579594623...21290706-man1-1450-V

После погружения в кино, наступал психологический обрыв, трамвай и крепость. Переход был жесткий, опоздание из увольнения было тягчайшим преступлением и опоздавший мог потом долго не записываться в списки. А по казарме метались отдохнувшие, жевался мускатный орех, не знаю где его доставали. Чистились зубы. Перед ротной канцелярией стояла очередь, в канцелярию заходили по одному, докладывая о благополучном прибытии. В 23-28 влетали последние мокрые «спортсмены», эти уже ничего не успевая пожевать отдавались на весы судьбы. Все заподозренные в употреблении спиртного дышали в мокрый стакан. Учитывая предварительную подготовку, попадались на стаканной экспертизе редко, но попавшие оседали в «черном» списке и «выпадали из седла». А проскочившие заслон герои после вечерней поверки взахлеб делились городскими впечатлениями. Особенно впечатляли рассказы о встречах с девушками, их слушали, смеялись. Но были и серьезные любовные дела не для всех. Увольнение было маленькой яркой вспышкой, яркой потому, что пробивались в него тяжело, и никто не знал, когда наступит следующее.