К 1913 году его бесконечные просьбы о переводе в более подходящее для него место всё же были удовлетворены и Поспелов отправился на границу с Персией, в Гермабский погранотряд, где наш герой и раскрылся во всей красе.

Начав с командования одной небольшой заставой, он вскоре стал во главе всего отряда, стоящего на страже 100-вёрстного участка границы. Поспелов развернул активную борьбу с промышлявшими в регионе бандами басмачей и контрабандистами. Несмотря на молодецкую горячесть, ставку офицер сделал на хитрость. Первым делом Поспелов создал агентурную сеть среди местного населения, которое было крайне недовольно поборами и грабежами разбойников. Совершенно очевидно, что его сотня бойцов не могла контролировать столь протяжённый участок границы, но с помощью местных у отряда появились глаза и уши по всему фронту.

Теперь разъезды не гонялись по бескрайним просторам за неуловимыми бандами, а открыли на них самую настоящую охоту, устраивая засады в самых неожиданных местах. И всегда бойцов в бой русский богатырь. Именно за его вездесущесть басмачи и прозвали его шайтанам, потому как в рассказах, которые они пересказывали друг другу, Поспелов оказывался сразу в нескольких местах одновременно.

Красным же его прозвали отнюдь не за политические пристрастия. Первым, что бросалась людям в глаза, была вовсе не молодецкая стать офицера и не его шашка, сверкавшая наградами, а длинные и пышные рыжие усы и столь же ярко-огненные волосы. По словам выживших врагов, в пылу боя создавалось впечатление, будто сражаться приходиться действительно с огненным демоном. Так и стал офицер Михаил Поспелов «Красным шайтаном».

Но это была только присказка к его приключениям. Все его труды пошли прахом, когда в стране произошла революция. Буквально за несколько месяцев от его отряда не осталось ничего – рядовые, набранные в основном из центральных частей России, рвались на защиту своих семей, а офицеры бежали в Персию, либо начали примыкать к белогвардейцам. Поспелов никого удерживать не стал, прекрасно понимая чувства соратников. В итоге в отряде остался только он, его супруга, две их дочери и переводчик.



«Красный шайтан» прекрасно понимал, что враги очень скоро придут за ним и его семьёй, но покидать поста не стал. Вместо этого он превратил свой дом в настоящую крепость, причём он очень точно был воссоздан позже в фильме – сад с самыми разными деревьями, пруд с карпами и павлины. Защищать этот оплот спокойствия Поспелов научил всех – супруга освоила пулемёт, а обе дочери освоили винтовки, несмотря на малолетство.До 1919 года семья жила ровно так, как показано в фильме – защищал свой дом и семью. Большая часть оружия осталась в распоряжении отряда, поэтому недостатка в средствах обороны не было. На крыше был установлен пулемёт, за которым нередко находилась супруга, а сам «Красный шайтан» отстреливался из нескольких бомбомётов, установленных во дворе. Когда врагов не было, то Поспелов запивал тоску о далёкой Родине самогоном, ровно как таможенник Верещагин. Но только до тех пор, пока терпение его не лопнуло.





Позже, описывая образ Верещагина, писатель Владимир Шаров, скажет – «В фильме, и особенно в характере Верещагина, — наше подлинное представление о самих себе. Мы мощные, снисходительные и несуетливые. Пьём много, но от грусти и несовершенства мира. Мы уверены, что образ наш искажают враги или обстоятельства. Зла мы никому не желаем, а уж когда всё напрочь выходит за рамки, молча, но довольно решительно устраняем неправду и зло». Это же можно полностью отнести и к жизни «Красного шайтана».





Однако Поспелов не погибает в неравной борьбе, как его альтер-эго в кино. В один прекрасный день он решает, что больше так жить нельзя и обращается с призывам к старейшинам окрестных поселений совместно дать отпор басмачам. Из местных добровольцев «Красный шайтан» возрождает из пепла свой легендарный погранотряд.







Всего за полгода новая пограничная стража полностью восстанавливает контроль за вверенным участком границы, а в декабре 1919 года, когда Советы берут власть над Туркменистаном, ополчение Поспелова вливается в ряды Красной Армии и становится пограничным батальоном. Спустя полтора года царского офицера назначают командовать охраной всей советско-персидской границы. Одновременно с этим он занимается подготовкой новых офицеров.

Как только вся граница оказывается под контролем хорошо обученных и вооружённых офицеров Красной Армии Поспелов покидает свой пост для куда более амбициозной задачи – «Красный шайтан» объявляет войну басмачеству во всей подконтрольной Советам Азии. На это у него уходит пять лет. Он всё также лично устраивает коварные засады на банды, активно привлекает местное население и делиться со всеми своими знаниями и опытом, что бы свои «Красные шайтаны» появлялись по всем уголкам Малой Азии.

В годы войны последовательно занимала должности военфельдшера 79-го отдельного танкового полка из состава 5-го гвардейского мехкорпуса, затем командира танка, командира танкового взвода и роты.
Екатерина Кострикова появилась на свет в 1921 году во Владикавказе. Она — дочь С. М. Кирова, который в то время занимал пост члена Реввоенсовета 11-й армии РККА. Данная армия весной 1920 года отправилась в Баку для установления там советской власти. Именно здесь тогда еще Костриков познакомился с женщиной, ставшей его первой женой. Однако брак был недолгим, вскоре его возлюбленная заболела и умерла. В 1926 году Сергея Кирова избрали первым секретарем Ленинградского губкома (обкома), а также горкома партии. На этом посту он постоянно был занят партийными и государственными делами. Его вторая жена — Мария Львовна Маркус (1885-1945) — не приняла маленькую Женю в семью, в итоге девочка была определена в детский дом-интернат. Таким образом, после убийства Сергея Кирова в 1934 года маленькая Евгения осталась совсем одна. Она окончила среднюю школу-интернат при одном из детских домов «специального назначения», которые были учреждены правительством СССР для «детей войны» из Испании. В 1938 году она смогла поступить в Московское высшее техническое училище им. Баумана. Среди близких друзей девушки были Тимур Фрунзе, братья Микояны (которые в эти годы учились на летчиков), а также испанец Рубен Ибаррури, который учился в Московском пехотном училище им. Верховного Совета РСФСР. В те годы Евгения Кострикова также, как и большинство ее сверстников, мечтала о военных подвигах. К несчастью для многих, судьба предоставила ее поколению такой шанс.

С началом Великой Отечественной войны, имея за плечами неоконченное высшее образование, Евгения Кострикова окончила трехмесячные курсы медицинских сестер после чего добровольцем ушла на фронт. Новоиспеченная медсестра была отправлена в медико-санитарный взвод отдельного танкового батальона, который принимал участие в боях на Западном фронте во время битвы за Москву. Именно под Москвой начался для нее отсчет километров фронтовых дорог. В октябре 1942 года танковый батальон выделил часть своего личного состава, в том числе и весь медперсонал, для укомплектования 79-го отдельного танкового полка. Имевшая квалификацию медсестры и незаконченное высшее образование Евгения Кострикова стала военфельдшером данного полка, что соответствовало званию лейтенанта армейских частей. В декабре 1942 года 79-й танковый полк в составе Южного фронта принимал участие в Сталинградской битве. Месяцем позже данная часть была переименована в 54-й гвардейский танковый полк 5-го гвардейского Зимниковского мехкорпуса из состава 2-й гвардейской армии. В жестоких боях за Сталинград, когда, по словам советского маршала В. И. Чуйкова, казалось, нельзя поднять над землей даже руку, военфельдшер Евгения Кострикова прямо на поле боя умудрялась оказывать раненым бойцам первую помощь, а также выносила их в безопасное место под плотным огнем противника, проявляя настоящее мужество.После окончания Сталинградской битвы 54-й гвардейский танковый полк в составе Воронежского и Степного фронтов принимал непосредственное участие в Курской битве. Леонид Юзефович Гирш полковник в отставке, участник знаменитого танкового сражения, которое произошло под Прохоровкой, а после войны ставший писателем и поэтом познакомился тогда с Евгенией Костриковой. Легко раненному в бою офицеру связи 55-го гвардейского полка младшему лейтенанту Гиршу медпомощь была оказана именно Костриковой, которая оперативно отправила его в 46-й медико-санитарный батальон.

Доподлинно известно, что на посту военфельдшера 5-го гвардейского механизированного корпуса Е. С. Кострикова смогла спасти жизни 27 танкистам, только в период боев с 12 по 25 июля 1943 года. При этом Женя сама была ранена осколком немецкого снаряда, который попал в ее правую щеку. За свои подвиги она была представлена к ордену Красной Звезды. После завершения лечения в госпитале, осенью 1943 года она снова возвращается в свой родной мехкорпус, но уже не военфельдшером. После своего ранения и завершения лечения в конце 1943 года, гвардии старший лейтенант Евгения Кострикова была отправлена в оперативный отдел 5-го гвардейского механизированного корпуса. Об этом содержится информация в мемуарах «В огне танковых сражений», которые написаны бывшим начальником оперативного отдела генералом А. В. Рязанским. Однако штабная работа Жене оказалась не по душе. Из имеющихся фронтовых сводок она знала, что в бронетанковых войсках уже служит достаточно женщин. Многие из них успели отличиться в боях на Курской дуге, при освобождении от фашистов Орла, слава об отважных женщинах-танкистах гремела по всем фронтам. Евгения решила стать одной из них, а не оставаться при штабе. При непосредственной поддержке начальника оперативного отдела корпуса, тогда еще полковника Рязанского, Евгения начала ходатайствовать о своем направлении для прохождения обучения в Казанском танковом училище. Почему была выбрана именно Казань? Все дело в том, что еще до войны Александр Павлович Рязанский с 1937 по 1941 годы проходил военную службу на Казанских бронетанковых курсах усовершенствования технического состава. Первоначально в должности командира танкового батальона, а затем и преподавателя тактики.

Женщины-танкисты Великой Отечественной войны. Евгения Кострикова

Первоначально Евгении Костриковой всячески отказывали, заявляя, что танкист — это не женская профессия. Кто-то говорил ей, что «броня слабых не любит», кто-то, что «на танке и парням тяжело». В итоге даже пришлось лично обращаться к маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову, которого Кострикова смогла убедить в том, что не один раз уже садилась за рычаги грозной боевой машины в своем полку и сможет овладеть танком не хуже любого мужчины. Ветераны, которые оканчивали Казанское танковое училище, вспоминали, что его начальник генерал-майор танковых войск В. И. Живлюк первоначально был очень удивлен, когда для прохождения учебы к нему прибыла молодая женщина, хоть и в звании старшего лейтенанта. Тогда же он обронил фразу: «да это как женщина на корабле». Однако отношение к девушке постепенно изменялось, особенно, когда позднее в училище пришел приказ командующего бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии о награждении Евгении Костриковой медалью «За оборону Сталинграда».Во время учебы в Казани Евгения Кострикова наравне с другими курсантами-мужчинами осваивала вождение и стрельбу из танка на полигоне, а также изучала тактико-технические характеристики боевой техники и вооружений, учила материальную часть в парке, на тренажерах и в учебных классах. Даже после отбоя она продолжала зубрить инструкции и наставления по бронетанковой службе. Хрупкая с виду девушка стойко переносила все тяготы обучения, в первую очередь тяжелые физические нагрузки. Только для того, чтобы хорошо управляться с рычагами танка, требовалась настоящая мужская сила. К примеру, для выжима одного из двух рычагов бортового сцепления требовалось усилие в 15 кг, а для выжима педали главного сцепления — 25 кг. Здесь Жене помогала закалка, которую она получила будучи медсестрой и военфельдшером, когда на передовой ей приходилось на себе выносить с поля боя десятки раненых бойцов и командиров.

Отряд был оснащён оригинально: пока к Краснодару не подошёл фронт, в институтских лабораториях синтезировали для военных частей лекарства и взрывчатку — тол (тринитротолуол), и наделали его столько, что военные вывезти всё не смогли. Создавшиеся запасы начальство при приближении немцев уже было собралось взорвать, но будущие партизаны не дали: увели откуда-то грузовик и за пять дней вывезли все запасы взрывчатки в горы.


Несколько дней после захвата немцами Краснодара партизаны "отдыхали" — обустраивали лагерь в труднодоступном районе гор. А потом начали.

Минировали комплексно. То есть, не ограничивались одной мощной миной для основного эшелона, но, зная, что к месту крушения прибудут два вспомогательных поезда с двух сторон, закладывали еще две вспомогательные мины чуть поодаль. Зная также, что к месту диверсии из ближайших занятых немцами населённых пунктов на подмогу выедут грузовики с гитлеровцами, на всех прилегающих дорогах устанавливали фугасы; минировали также и обходные пути (один из научных работников обладал невероятным чутьём: он закладывал мины не на "очевидном" месте типа тропинки, а где-нибудь в стороне, под кустиком; когда же над ним начинали подтрунивать, объяснял, что это единственное место, которое может выбрать немецкий снайпер, — и точно: на следующий день под этим кустиком находили обрывки тряпок и обломки снайперской винтовки). Словом, при комплексном минировании в течение часа после первого взрыва срабатывали и все остальные заряды...

За всё время существования отряда только трое партизан погибли в бою (из них двое пожертвовали собой добровольно, подорвав гранатами недоснаряженный фугас), двое были казнены (полицаи расстарались) и двое — тяжело ранены. А вот немцам удавалось партизан утомить — своим, по выражению партизан, "квадратным мышлением". К примеру, партизаны скрытно подбираются к линии дзотов (древесно-земляные огневые точки — укрыты сверху бревнами, как правило, в три наката). Кто-нибудь из учёных со снайперской винтовкой терпеливо пропускает рядовых — ждёт, когда покажется офицер. Появился — выстрел, офицер падает. Второй учёный изготавливает свою винтовку. К упавшему офицеру бросаются двое рядовых (всегда двое!) — и успокаиваются рядом. Потом — еще двое... Тут из разных дзотов одновременно выскакивают миномётчики с ротными миномётами и бросаются в тыл своих дзотов, чтобы оттуда накрыть партизан минами, но так как там еще ночью были установлены мины, то и миномётчики, и их миномёты как-то все разом взлетают на воздух...

И на следующий день всё повторялось: офицер, двое, еще двое, выбегают миномётчики... И на третий день то же самое... И на четвёртый... Мужики, не привыкшие к тупому конвейеру, не выдерживали натиска этого "квадратного мышления" и уходили обмозговать какую-нибудь диверсию позамысловатей.

Немецкое командование перехитрить партизан пыталось всё время. Скажем, перед паровозом воинского эшелона цепляли по три платформы с булыжником, весом своим имитирующие паровоз (мины в те времена были преимущественно нажимного действия, рассчитанные на определенный вес), состав шел со скоростью 5 километров в час (гарантия того, что ценные вагоны при подрыве передних платформ с рельсов не сойдут), охранники висят гроздьями, вдоль полотна следуют машины охранения, — словом, предусмотрели немцы, казалось бы, всё... Но нет ничего проще: сапожники заложили шесть чудовищных фугасов цепочкой, чтобы от взрыва крайнего сдетонировали остальные — и ушли. Чудовищные взрывы слились в один — эшелон с железнодорожного пути будто ветром сдуло...

Случалось, что когда в округе всё было уже взорвано, а немцы при всем напряжении сил не успевали восстановить мосты и пути для очередной попытки подвезти резервы к осаждающим Новороссийск частям вермахта, то партизанам делать было нечего, и они волей-неволей вспоминали о снайперских винтовках (одной своей, которую удалось достать еще до начала оккупации, и нескольких трофейных: немцы, видя бессмысленность лобовых ударов, постоянно подсылали в засады снайперов-диверсантов — лучше бы просто где-нибудь эти снайперские винтовки для партизан оставляли). Даже девушка, вначале стрелявшая хуже всех, буквально за пару минут смогла уничтожить немецкую засаду из девятерых немцев: она забралась на скалу выше этой засады, двоих замаскировавшихся щелкнула сразу, остальные семеро, обученные профессионалы, быстро догадались о дальнейшем и изо всех сил побежали в сторону близлежащего леска... Последний не добежал буквально пару метров.

Еще интереснее было захватить танкетку в два выстрела: один — в смотровую щель водителя, другой — под приоткрывшуюся на мгновение крышку люка ничего не понявшего, с "квадратным мышлением", стрелка — и отправиться на той танкетке в село, откуда она была послана. Степенно подъехать к штабу, дать длинный сигнал клаксоном, дождаться, когда из дверей штаба высыплют любопытствующие офицеры, из пулеметов танкетки в упор расстрелять их всех — и укатить. Такую штуку отмочили сыновья Бати — Евгений и шестнадцатилетний Гений.

К сожалению, оба позднее погибли — вернее, пожертвовали собой. Они заложили мину под рельс, но тут на большой скорости, а главное, раньше времени стал приближаться груженый состав. Братья не успевали выдернуть последний предохранитель и, понимая, что состав, идущий на большой скорости, — добыча редкостная (скорость — гарантия того, что уничтожен он будет весь), заложенный фугас, когда состав поравнялся с ними, подорвали гранатами. Они знали, что погибнут, — и чуда, действительно, не произошло. При крушении состава (горы, ущелье, большая скорость), по донесению подпольщиков, погибло 500 немцев, да еще после разбирательства немцы расстреляли своих же — всех охранников, отвечавших за безопасность движения.

Отряд за время своей боевой деятельности уничтожил около 8 тысяч (!!!) немцев (вспомните потери самого отряда!). Столь громадное число получилось, правда, не без помощи самих немцев: после каждой очередной удачной партизанской диверсии (16 эшелонов и бессчетное число мостов) охранников систематически расстреливали. Самый массовый расстрел — 65