О жизни

Это тоже о жизни.
Стихотворение написала дочь одного нашего многоуважаемого Форумянина:

Ищет Турчинов и ищет милиция,
Ищут Госдеп, СБУ и Дещица,
Ищут давно, но не могут найти
Парня зелёного лет двадцати.

Среднего роста, улыбчив и вежлив,
Где-то гуляет по Незалежной.
Знак «ФСБ» на груди у него.
Больше не знают о нём ничего

Два коммента из инета на фото памятнику Сталину.
"В 1961-62 г.г. училась в шк. №3 4Б. Мы классом пошли за подснежниками и между барханами увидели обломки памятника, полузасыпанные песком, торчала где рука, где сапог....Он же огромный был....мы дети были в шоке, а учительница, молча собрала нас и мы вернулись....без подснежников. Столько лет прошло и помню этот случай. "
"Удивительное совпадение . У нас тогда была новая школа на окраине города и мы тоже ходили за тюльпанами и я тоже находил этот памятник и у меня долго хранился осколок от него (это был нос Сталина.)"

pit79 пишет: Это тоже о жизни.
Стихотворение написала дочь одного нашего многоуважаемого Форумянина:

Ищет Турчинов и ищет милиция,
Ищут Госдеп, СБУ и Дещица,
Ищут давно, но не могут найти
Парня зелёного лет двадцати.

Среднего роста, улыбчив и вежлив,
Где-то гуляет по Незалежной.
Знак «ФСБ» на груди у него.
Больше не знают о нём ничего

Стало известно,что эти оригинальные стихи найдены в инете

А я их тоже нашел в ... инете

Дай Бог,что бы ЭТО навсегда КАНУЛО....



" ...оставаться человеком несложно"
Dmitry Konanykhin

· ЗАПЛАТКИ
(1998-й)
На спуске с эскалатора возникла лёгкая давка.
Я увидел загодя, понял, что что-то случилось, поэтому на последней
ступеньке шагнул в сторону. Передо мной лежал на боку какой-то дед. Люди
через него перешагивали и спешили по своим делам - время такое было -
через стариков перешагивать. Я встал, как вкопанный, мне в спину
раздражённо толкались люди, а я изумлённо смотрел на старика - лица не
было видно, седые волосы из-под вязаной шапки, поношенный костюм,
поджатые ноги - и коричневые ботинки с аккуратными заплатками.
Меня поразили эти заплатки. Я заплаток на ботинках не видел с глубокого
детства - лишь однажды, когда разбирал в бабушкином сарае старинное
барахло, увидел какие-то ботинки. "В войну чинили обувь" - сухо сказала
бабушка. И велела мне сжечь те растрескавшиеся ботинки в печке. Я
наклонился и взял его за запястье. Руки белые, чистые, ниточка пульса
откуда-то издали. Мерзкое ощущение гаснущей жизни. Какая-то тётка
врезала мне в спину коленом, что-то гавкнула. Не было желания отвечать,
просто взял его под мышки и оттащил к серомраморной стенке. Он был без
сознания. Я перевернул его, чуть приподнял, положил голову на свою
, расстегнул галстук со старомодно крупным узлом. Старик чуть
задышал. - Дед... Дед, ты меня слышишь? Его веки чуть дёрнулись.
- Дед, открой рот, я тебе валидол положу.
Его челюсть послушно опустилась. Губы чуть мокрые. Ну, кто кормил с
руки поросёнка или в зоопарке - знает это ощущение. Я положил белую
таблетку и начал набирать "Скорую". - Вы где? - усталый голос из глубины.
- Да! На Курской-кольцевой! Да, на спуске... От вокзала! Быстрее, ребята!
- Ждите. - Дед, ты дождись, дед, не умирай. Он отключился.
- Нитроглицеринчику ему. - подошла какая-то старушка.
- Вот, сынок, возьми, нитроглицеринчику ему.
- Спасибо, я уже валидол ему дал, вроде держится.
- А, хорошо-хорошо, ну я пошла.
Кругом бурлил поток, люди спешили по своим делам. Среди серого потока
серых людей у нас с дедом было одно дело на двоих. Он очнулся. - Дед, ты меня слышишь? Дед, не отключайся, "Скорая" едет.
- Да.
- Дед, а ты кто, откуда?
- Я... - он собирался с силами и вдруг сказал совершенно отчётливо. - Я - инженер. Атомщик. Я. Строил. Атомные. Станции.
Ёлки. Дед... Это меня раздавило. Я понял, почему у него такие
аккуратные заплатки. Это было время не-атомщиков. Уйти из КБ и торговать
водкой на рынке было большой удачей. Я это хорошо знал. - Вы идите... Я дочке хотел... А... телефона нет. Позвонить... неоткуда. Я...

- Дед, ты успокойся, не волнуйся. Просто давление упало резко, метель
такая, оттепель, люди падают. Вот и ты вырубился. Ты сказал - "дочка".
- Да... Дочка... в министерстве... А она... Она честная... Получает... Мало... А я...
- Дед, ты помнишь телефон дочки?
- Да. И он очень чётко, хотя и медленно, продиктовал телефон дочери. Я опять достал мобильник. - Так. Где тут?
- Здесь.
- Ребята... Деду плохо.
- Вы родственник?
- Нет.
- Что-то давали ему?
- Только сердце запустил, он отключался. И валидол.
- Нитроглицерин?
- Нет, только валидол.

- Тебе повезло. Если бы дал нитру, был бы у нас ещё один покойник.
Запомни, - врачиха "Скорой" быстро вколола деду какую-то жидкость. -
Запомни, если кто-то падает - никогда не давай нитроглицерин. Если упал
от низкого давления, нитроглицерин просаживает ещё ниже - и всё. Поедешь
с нами?
- Да.
- Не надо...
- Надо, дед. Я дозвонюсь до дочки. А потом уже она.
Метель закончилась, низкое февральское солнце уже таяло над городом.
Носилки с дедом втолкнули в "рафик", я сел рядом, стал дозваниваться.
- Алло... Ольга Дмитриевна?
- Да. - усталый голос.

- Ольга Дмитриевна, всё в порядке, тут папе вашему стало плохо, он упал
в метро, сейчас всё хорошо, его везут в... Ребят, куда нас везёте?
Усталая женщина заплакала.
- Мой папа...
- Да, "Скорая" везёт его в N-скую больницу. Всё хорошо, вы не плачьте.
- Да-да, я не буду, я быстро. Я быстро, я... У меня нет денег на такси, а я...
- Хватайте тачку и вперёд, время, я заплачу водиле.
- Да вы что... Ой...
- Не сходите с ума. Пулей.
Она положила трубку. Дед смотрел в окно. Мелькали дома, яркая реклама -
то ли жвачки, то ли газировки, деревья. Он смотрел на небо. Потом
глянул на меня, что-то хотел сказать. - А я тоже инженер. Был инженером.
- Понятно.
- Это, наверное, здорово строить атомные станции?
- Очень. Я вам столько беспокойства доставил...
Он извинялся точно так же, как его слишком честная дочка. Человек,
строивший атомные станции для всей страны, сам латал ботинки. Он строил
атомные станции и оказался никому не нужен в мире, где свет атомных
станций нужен для рекламных щитов жвачки или газировки. Это просто
убивало. Добивало. Это было хуже порнографии - я не мог удержаться -
посреди серых людей разговаривал со слишком честным инженером, со
слишком усталой сверстницей и не мог не смотреть на его ботинки.
С аккуратными заплатками

ВСТРЕЧА


Ранняя утренняя электричка спала. Ехавшие в ней люди спали сидя в неудобных позах, периодически просыпаясь от тряски и шума, и снова погружаясь в этот рваный, тяжелый сон, который не давал легкости. Сон был вымученный, вынужденный, он создавал в вагоне общую тоскливую картину из незапоминающихся, уставших лиц.
За окнами было холодно, утренний мороз пробирал стоящих на платформах пассажиров до костей, и они спешили протолкнуться в теплые вагоны, где присев сразу закрывали глаза и засыпали. Было странно, что люди устали еще не доехав до работы и это было неправильно. Люди в половину шестого утра ехали на неправильную работу вдали от дома. Но за эту работу в Москве платили, размер оплаты был не в пользу мест, где люди проживали, и они ехали в проваливающейся дремоте, постепенно заполняя телами проходы в электричке. Они сбивались в вагоне в общую, скученную, слипшуюся массу, в которой растворялась индивидуальность и все были одного серого цвета. Покачивающиеся в проходах смотрели на сидящих, и в их глазах не было зависти, была одна общая усталость от ожидания своей остановки.
Я спал на уютном месте, прислонившись головой к окну. В отличие от большинства окружающих, я спал после ночной работы и мой сон был более крепкий, потому что спешить мне было некуда. Мысль о предстоящих двух свободных, домашних днях приятно расслабляла уставшее тело.
Проснулся я от тишины. Электричка стояла. С опустевшей платформы, в ярком свете фонаря, прямо напротив окна вагона на меня «смотрел» закоченевший труп. Он лежал на боку, с виду не бомж, обычный мужик под шестьдесят. Его мертвое белое лицо и открытые глаза меня не удивили, меня удивило то, что именно мое вагонное окно в полшестого утра оказалось прямо напротив него и то, что я проснулся в тишине. Тишина была мгновенная, секундная, она прервалась громким объявлением, - Осторожно! Двери закрываются! Следующая остановка…
Я подумал, что для нас с ним закрылись разные двери, его двери закрылись навсегда, а я еще барахтаюсь в этом бурлящем людском потоке, до конца не осознавая как тонка нить под названием жизнь и как неожиданно легко она обрывается.
Электричка поехала, мертвый остался лежать один, на освещенной платформе, в морозной тишине, и вагоне никто не крикнул по громкой машинисту, -«Человек за бортом…» А умерший смотрел на проходящие вагоны стеклянными глазницами, провожая уставших, невыспавшихся людей, и как бы напоминания им, чтобы не спешили, не торопились. «Посмотрите на меня, я уже приехал!»
А я уснул под стук колес, я с ним не согласился.
Надо спешить, пока есть силы!