lelik пишет:

Борис Дедолко пишет: ... протянули из соседней аудитории провод и вывели-законтачили его через вбитые гвозди к трём первым столам, за которыми готовились «сдающие» экзамен. Чтобы связаться с «Хьюстоном» нужно было просто сесть за стол готовиться и наступить ботинком с пластиной на подошве на шляпку этого «контактного» гвоздя. От пластины ботинка через брюки в рукав «парадки» выходил микрофон-наушник ДМШ...

Это супер! Этим ребятам за одну только оригинальную разработку "радиоботинка" можно было смело 5 баллов ставить!
Правда, не по матану, а по какому-нибудь спецпредмету на 4 факультете.

"Профессор, конечно, лопух..."

В наши времена ходила такая легенда

Игорь, привет! Для нас, «легендарной 11ой роты 1980 года выпуска» это просто случай из жизни. То есть — БЫЛЬ…
Саша Бедный (Царствия Небесного!) - автор того «радиоботинка» тоже из нашего с Сергеем Хилько 151го учебного отделения. У меня есть старенький рассказ про него. Публикую:

Чегой-то сайт сделал мне «обрезание» и, собственно, сам рассказ в «эфир» не выпустил. Повторяю попытку:

ПЛЕМЯННИК

Учился cо мной в учебном отделении простой (именно тот случай, когда «простота хуже воровства») и бесхитростный парень Шура Б. Родом он был из Донбасса, но не из шахтёрской его части, а из богатой пролетарскими и революционными традициями промышленно-индустриальной. Внешне - бесцветный и неприметный, Шура абсолютно ничем из нас не выделялся, разве что своими очень характерными, цветистыми (но дико режущими слух!) выражениями на «суржике» (помеси русского, украинского и ещё непонятно каких языков и наречий).
Я, например, впервые услышал от Саши такие колоритные фразы как - «прошёл по над домом», «хучь какой», «тудой - сюдой», «он ещё зовсем не броется», «стулка», «стулачка», «двёрка тумбы», «шуфлядь у тумбы» и многое другое. Но все мы были тогда далеко не асы в морфологии и синтаксисе, все приехали в училище со своим местечковым акцентом и характерным произношением, поэтому на особенности речи Шуры внимания никто не обращал. Парень он был добрый и безобидный, а это в нашей среде являлось самым главным аргументом-пропуском и перевешивало «хучь какой» аргумент против. Саша был абсолютным фанатом радиодела и всё своё свободное время посвящал этому любимому занятию. Очень скоро мы узнали, что поступать Саша собирался на четвёртый радиофакультет нашего училища, но его сановный дядя Александр Гаврилович Журбенко своим волевым решением «поступил» Шуру на наш самолётно-двигательный факультет. Более того, он «поступил» его в нашу 11ую роту, начальником курса которой являлся сам. Мотивировал Журбенко свое решение примерно так: «СД - командный факультет! И должности потом у тебя будут командные! Зачем тебе нужны эти паяльники и канифоль? Да и надёжней оно, когда ты под моим присмотром будешь!» На людях Александр Гаврилыч с Сашей был подчёркнуто строг и даже излишне придирчив, но, тем не менее, ужинать наш Шурик бегал в жилую зону училища, к дяде Саше. На первой же сессии курсант Б. отличился при сдаче сложнейшего «матанализа» тем, что организовал себе и четверым своим друзьям - единомышленникам «радиоэфир» и они сдали экзамен, благодаря Шуриному радио, на четвёрки и пятёрки. Николай Семенович Сороковик, наш преподаватель по этой «высшей арифметике», так и не узнал страшной тайны и продолжал рассказывать нам, что списать у него ещё никому не удавалось!
Саша часто становился фигурантом наших различных розыгрышей, но никогда и ни на что не обижался. А уж прозвищ и кличек у него было, пожалуй, больше чем у всех нас вместе взятых. Причём по поводу и без повода. Как-то раз он, будучи в наряде, умудрился попасть в похоронную команду училища и почти сутки занимался этим процессом. Естественно, после того случая, он у нас стал шекспировским «Могильщиком». Ещё он был «Щелкунчиком» за его вечно приоткрытый рот и «Медным» за похожесть звучания фамилии и его некоторую повышенную природную рыжеватость.
Подполковник Ж. ушёл от нас сразу после первого курса, но гостем всё равно был очень частым. То с проверкой, то узнать про дела племяша, а то и просто типа «мимо проходил». Курсе на третьем я, нечаянно, на занятиях по физподготовке, упал на ногу Шуре и что-то там у него «сместил-растянул». Сашу на руках эвакуировали и уложили в санчасть, а Гаврилович, посетив нашу роту, зловещим шёпотом, один на один пообещал устроить мне полный «пи…ец» и закопать меня в землю метра на два, «раз уж, так уж» я Саше такой «кирдык» организовал-устроил! Слова с делами у Гаврилыча никогда не расходились и через несколько дней он, оставаясь за заместителя начальника факультета по строевой, посадил меня на пять суток гауптвахты в одиночку. Якобы за нарушение распорядка дня, но с витиеватой записью в записке об арестовании: «За пижонский и неопрятный внешний вид.»
Я отсидел, Шура подлечился и снова всё пошло своим чередом. Курсе на четвёртом Саша как-то слегка подвыпил в городе и не дойдя «до дому, до роты» свалился в снег у родной казармы. «На ту беду лиса близехонько бежала»… Была это правда не лиса, а Сашин любимый дядя. А у дяди был особый нюх на пьянку и в тот раз он его как всегда не подвёл. Приходит он к нам в роту с проверочкой, и видит, что его родной племянник валяется в кустах. Журба давай его тормошить и приводить в чувство, а Шурик открывает глаза и говорит: «Дядя! Ты мне и так всю жизнь обосрал! Уйди с глаз долой, хучь сегодня!»
Наш с Сашей одногруппник, мой друг Серёга Хилько рассказывал как-то, что будучи в командировке в Шурином Бежецком авиационном полку, стал распрашивать у местных про Сашу. Те в непонятках: «Нет у нас такого СДшника!» «Как же нет - Шура Б.?»
«Так он же РЛОшник!» «Как РЛОшник?» «А вот так - РЛОшник!»
Оказывается Шура так и не смирился со своим, хоть и командным, но чумазым СДшным маслопупием, тем более принятым по приказу дяди, а переучился и, всё-таки, ушёл в радисты. Поймал, наконец, он свою жарптицу-мечту. Так оно и должно быть, наверное? Рождённый летать, никогда ползать не будет!

М-р Бовкун вёл у нас по среднему училищу Электронно-вакуумные приборы (у вооруженцев),1969-70гг. Ничем плохим не запомнился.Позднее встречал его на 4 факультете.

Я и не спорю! Он делал всё, что и полагается офицеру-воспитателю в этом случае. Всё дело во мне - курсанте разгильдяе с претензией на исключительность!
Вот только обидно мне, до сих пор, что он экспромтом так все мои планы «порушил»! С девушкой…
С «винищем» ладно, не в этом счастье…

Прочитал только-только на ветке «Мемориала» эпиграмму на нашего с Вами военного топографа, незабвенного Передню и невольно вспомнил другие варианты этой эпиграммы. К слову, офицер и человек Передня был хороший! Предмет (топография), скорее «шутейный»? На моей памяти преподаватель был (в 1976 году) майором. «Вирши» звучали так:
— Мы с майором Переднёй занимаемся х…йнёй!
Когда преподаватель, в том же году, получил подполковника, то «острословы» сразу же исправили «нетленку»:
— Подполковник Передня, что ни слово, то х…йня!

Буквально на днях (намедни, надысь и т.д.) публиковал рассказ о своём первом неудачном сексуальном опыте при патрулировании УПМ, продолжаю:

ШОУ ДОЛЖНО ПРОДОЛЖАТЬСЯ

Я уже писал, что «человек обязан жить радуясь жизни, или его жизнь бессмысленна». Это сказал кто-то из великих, но я, к своему стыду, не помню кто. Давайте вместе вспомним какими маленькими радостями баловала нас училищная курсантская юность? Сразу так, «навскидку», всего и не назовёшь! Может быть воскресный день, но только если он без кросса, соревнований по гиревому спорту и подъёму с переворотом. Конечно же, банный день, с заменой постельного и исподнего белья, тарелка вкусного (по тем нашим меркам) супа для диетчиков, обманно добытая на кухне нашей курсантской столовой, коврижка с изюмом и молоком по двадцать пять копеек в буфете и хорошая сигарета с фильтром , которой тебя угостил товарищ. Это из тех наших маленьких радостей. А из более крупных - походы в городской кинотеатр на какой-нибудь «Картуш» с Жаном Полем Бельмондо и Клаудией Кардинале в главных ролях, или ротный вечер танцев в торгово-кулинарном училище. Но, конечно же, абсолютным лидером тех курсантских радостей жизни было увольнение в город! Ты аж на несколько часов погружался-окунался в абсолютно другую, сказочно-красивую, но параллельную, а потому никогда не пересекающуюся с нашей службой жизнь. Но увольнения на первом и втором курсе были очень и очень редки, поэтому казалось, что Новый год и то наступает чаще. А посему нам приходилось больше довольствоваться совсем маленькими радостями. Иногда это мог быть просто хороший и беззаботный суточный наряд.
У всеми нами незабвенного коменданта училища майора Лещенко как раз был такой наряд, «патруль на УПМ» назывался. Абсолютно замечательное дежурство было. На всю ночь уходишь из казармы и гуляешь по жилой зоне со штык ножом на поясе, охраняя народное добро учебно-производственных мастерских. А так как на добро это никто никогда не покушался, то можно было вдоволь налюбоваться проходящими мимо красивыми девушками, мечтательно смотреть на по-домашнему освещённые окна домов жилой зоны Крепости, вспоминая маму с папой и тепло родительского дома. А можно было просто стоять под фонарём освещения и читать книгу, бережливо отламывая и съедая ещё тёплый мякиш батона, предусмотрительно купленного в магазинчике неподалеку. Делали мы это всё, конечно же, с большой оглядкой и осторожностью, потому что майор Лещенко со своим заместителем, прапорщиком Павлишиным (Рыба и Подлещик на нашем курсантском слэнге) не «спали в шапку» и ежедневно проверяли службу патрульных на их маршруте. Но ведь «на то и щука, чтоб карась не дремал»! Один разок, правда, я, будучи таким вот «карасем-первокурсником», основательно проспал «щуку», который Рыба. Я когда учился в училище всегда ему удивлялся - непредсказуемый, бескомпромиссный, уверенный и жёсткий дальше (хуже?) некуда. Старшекурсники о нём рассказывали вообще страшные легенды. И как он роту свою по тревоге ночью взрывпакетами поднимал, и как на караульного с ножом нападал на посту, проверяя его службу. Что тут можно сказать - уникум он был и просто кремень, наш «железный Шурик»! Однажды этот кремень и меня так внезапно проверил. Зачитался я под фонарём книгой Дюма-отца и напрочь потерял бдительность. Дядя Саша (ещё одно его курсантское прозвище) незаметно подкрался ко мне, вырвал из рук книгу и психологически правильно выстроено (дабы сломить любое моё сопротивление), давай на меня орать децибелами акустической травмы. Пока я пришёл в себя и начал что-то соображать, он уже вытащил из моего нагрудного кармана ХБ военный билет и забрал его себе. Всё это у него было до мелочей просчитано выверено и продумано, ведь без личных документов я автоматически сразу становился его «рабом» на всех хозработах и других училищных «галерах». Ничего тут не скажешь, виртуоз и профи был Рыба в своём деле. Опыт это, однако, годами накопленный и отточеный!
Лещенко «снял» меня с наряда и отправил доложить в роту, книгу «Королева Марго», он, при этом, почему-то не вернул, наверное, тоже оставив её «в заложниках» вместе с документами.
В роте от своего начальника курса Журбенко я «огрёб по полной», получив пять нарядов вне очереди и полное ведро очередной «очистительной клизмы» в виде душеспасительной беседы о том, что «напрасно мать «старушка» ждёт сына домой». Сын её разгильдяй и не достоин ни отпуска, ни даже уважения своих товарищей! Достоин я был, по его словам, как в военной присяге тех лет написано, только «всеобщей ненависти и презрения Советского народа»! А до летнего отпуска оставалась всего неделя…
На следующий день дежурный по нашей роте принял телефонный звонок от коменданта училища Лещенко примерно такого содержания: «Товарищ курсант! Передайте вашему курсанту Дедолко, чтобы он сегодня же прибыл в комендантский домик к разводу суточного наряда и забрал свой военный билет!»
Я, «по-жизни» человек почти всегда мрачно-циничный, и, обычно, услышав запах цветов, сразу начинаю искать по сторонам гроб, но тогда «повёлся» и искренне поверил в добродетель Рыбы и его готовность следовать добру и миролюбию.
На разводе комендантского наряда Рыба сольно выступил с абсолютно «клиническим шоу». Когда я ему доложил, что прибыл по его приказу за военным билетом, то «дядя Саша» открыл театр одного актера (в своём лице) и стал на время сценическим образом, сделав переживания, чувства и мысли этого образа своими собственными. Он осмотрел меня в моем сильно ушитом ХБ с ног до головы и остался крайне недоволен. «Наших двадцать миллионов на войне погибло, а ты, сволочь, носишь советскую форму, фашист недобитый!?» - сказал он мне и это было, пожалуй, самым безобидным в его дальнейшем спиче. Он так заклеймил меня позором, что мне самому захотелось немедленно найти парабеллум и также немедленно там на месте застрелиться. Талантище был Рыба, конечно, что и говорить, причём досконально владеющий теорией сценического перевоплощения по системе Станиславского! Закончил он свою речь примерно так: «На ваших костях, товарищ курсант, нужно джигу танцевать…».
После чего, опять же театрально, заорал во всё горло: «ВО-О-ОН отсюда!!!!» Я ушёл, спинным мозгом ощущая и чувствуя, как весь строй заступающих в наряд с жалостью и соболезнованием смотрел мне в след…
На следующий день вся эта «клиника» повторилась снова. «Дядя Саша» позвонил в роту и любезно пригласил меня прибыть на развод нарядов в комендантский домик за военным билетом.
С тяжёлой душой и сердцем я тогда туда шёл, но, как поёт Газманов, «надежда умирает последней!» А его именитый коллега Фредди Меркьюри утверждал, что «Шоу должно продолжаться!» И шоу продолжилось с этим очередным моим приходом на развод и докладом Лещенко о цели прибытия. В этот день Рыба выступил еще жёстче, пообещав меня и расстрелять, и экзотически колесовать, а потом сжечь бренные останки и на этом пепелище, опять таки, станцевать ритуальный танец. Как-то, видимо, не натанцевался Рыба в молодости и всю жизнь жил с этим комплексом, сублимируя своё «увлечение танцами» на «бедных» курсантов.
Вечер того дня у меня прошёл в мучительных размышлениях. До отпуска оставалось меньше недели. Военного билета мне точно было не видать как собственных ушей - старшекурсники просветили и нарисовали мрачную перспективу - до двух недель задержки в отпуске!!!
А в том, что у «дяди Саши» с этим делом «не заржавеет» я уже и не сомневался. Отец меня всегда учил, что рассчитывать нужно на самый худший вариант, как на третью даму в преферансе, тогда любой другой расклад может принести свои плюсы. Долго я тогда думал и размышлял пока изворотливый курсантский ум не придумал, всё-таки, свой расклад!
На следующий день я позвонил маме (заведующей аптекой в гарнизонной военной медполиклинике) и в двух словах обрисовал ситуацию, попросив ее срочно «организовать» телеграмму заверенную медициной, что в семье кто-то тяжело заболел. Мама всё поняла с двух слов и к вечеру, перед очередной Голгофой посещения комендантского домика, спасительная телеграмма лежала уже в кармане моего ХБ.
Я даже позволил себе немного опоздать к началу развода, чтобы «мой выход» выглядел более эффектно. Так оно и получилось. Лещенко инструктировал наряд и, как всегда, сыпал словами-золотыми червонцами о том как: «На нашу прекрасную матушку Крепость обрушился поток абитуриентов, их родителей и толкачей! А посему всем нужно удвоить-утроить бдительность при несении суточного наряда, потому что агенты проклятого империализма не дремлют, а терпеливо-подло выжидают своего часа!»
Тут в помещение строевым шагом захожу я и докладываю коменданту о цели своего прибытия.
Рыба, не выходя из образа, продолжает трагически вещать про злобные планы агентов ЦРУ и их главного «приспешника» в лице курсанта Дедолко, который уже сегодня, практически ежедневно, продаёт Родину оптом и в розницу!
Курсант Дедолко выдерживает МХАТовскую паузу и достает из кармана телеграмму...
Какой я был наивный! Я рассчитывал минимум на немую сцену, но не на того нарвался! Рыба пробежал глазами текст и продолжил своё шоу: «Эта ваша бумажка-телеграмма фикция, товарищ курсант! Это и ежу понятно! Была б моя воля я бы приколотил вашу жалкую мошонку гвоздями к полу вместо летнего отпуска! Но, уважая героический и самоотверженный труд наших советских врачей, которые и мне не раз спасали жизнь, я отдам ваш военный билет!»
Я тогда весь вспотел от его словесной «эквилибристики» и уже не знал, что же произойдет дальше…
А дальше «дядя Саша» вернул документ и взял перед строем заступающих в наряд с меня слово комсомольца, что я на две недели раньше вернусь из отпуска и отработаю свой «несмываемый» позор на всех объектах комендантских строек. Слово то я ему дал тогда, но вот…, как-то не получилось у меня его сдержать! Наверное я был не самый честный комсомолец, хоть и «целый» комсгруппорг учебного 151го учебного отделения! Стыдно конечно, даже сегодня, но с другой стороны -«A la guerre comme à la guerre» (На войне как на войне!). Он ведь тоже не вернул мне мою книгу «Королева Марго»?